Инновация Макиавелли

Политические философы от Аристотеля до Фомы Аквинского, Жан-Жака Руссо и Эдмунда Бёрка рассматривали культивирование гражданской добродетели не просто как один из признаков хорошего правительства, но как его необходимую основу.

Но из XXI века отсылки к добродетели и стыду как основе хорошего общества кажутся странными, если не губительными. Фридрих Хайек воспевал рынок как «социальную систему, функционирование которой не требует… чтобы все люди стали лучше, чем они есть теперь, но которая использует людей во всем их разнообразии и сложности: иногда хорошими, иногда дурными». Вслед за крахом биржи в 1987 году New York Times опубликовала статью под заголовком: «Запретить алчность? Нет: усмирить ее».

В ней были следующие строки: «Пожалуй, самой важной здесь является идея о разграничении мотивов и следствий. Производные финансовые инструменты привлекают корыстолюбцев так же, как сырое мясо привлекает пираний. Ну и что? Личная алчность может приводить к общественному благу.

Задача регулирования рынка ценных бумаг заключается в том, чтобы направлять алчность в правильное русло, а не подавлять ее». Один нобелевский лауреат по экономике, Джеймс Бьюкенен, показывал, как это может работать, на примере своего визита в фруктовую лавку рядом с домом в Блэксбурге, штат Виргиния:

Юристы в этом отношении не отстают от экономистов. «Если вы хотите изучить право и ничего кроме права, —объяснял своим студентам в 1897 году Оливер Уэнделл Холмс-младший (и каждому поступающему на юридический факультет с тех пор говорили то же самое), — вы должны смотреть на него как плохой человек, который смотрит лишь на то, как имеющееся у него знание позволит ему улучшить собственное материальное положение, а не как хороший человек, который ищет свои мотивы для действий, в рамках ли закона или в более смутных рамках своей совести…

Обязанность выполнить контракт в обычном праве означает предсказание того, что вы возместите причиненный ущерб в случае его невыполнения — и ничего больше».

Долгий путь от аристотелевского Законодателя, прививающего гражданам хорошие привычки,до системы экономического управления и закона для «плохих людей» началась в XVI веке с Никколо Макиавелли. Как и Аристотеля, Макиавелли интересовали общественные установления, которые не допустили бы того, что он называл «разложением», но его совет был иным.

Макиавеллиевское «законы склоняют их к добру» может звучать похоже на аристотелевское «воспитание добродетели» у общественности. Но здесь, как и в своем выражении «все люди дурны», Макиавелли использует слово «добро» (Ьиопг) и «дурны» (гег) для описания действий, а не черт характера.

Политический философ Лео Штраус отнес происхождение подобного мышления среди экономистов X X столетия к жившему в XVI веке вышеупомянутому флорентийцу: «экономизм — это зрелый макиавеллизм». Но в то время как истоки того, что Штраус назвал «экономизмом», и вправду можно найти в сочинениях Макиавелли, последний, как и Аристотель, но не как современные экономисты, не считал возможным хорошее управление среди эгоистичных («испорченных») граждан: «[Н]е существует законов и предписаний, способных остановить всеобщее разложение».

Согласно Макиавелли, законы выполняют две функции: создают стимулы и ограничения для сдерживания собственного интереса во имя общественного блага и в то же время поддерживают добрые нравы, от которых зависит эффективность законов, — «добрые примеры проистекают из хорошего воспитания, правильное воспитание — из хороших законов».

Макиавелли поэтому принимал синергетическую парадигму, которую я опишу в заключительных главах этой книги, подразумевающую, что хорошие законы и хорошие обычаи дополняют, а не заменяют друг друга.

Тем не менее, по Макиавелли, задача правительства главным образом состоит в том, чтобы побуждать граждан, руководствующихся «естественными и обычными нравами», действовать так, как если бы они были хорошими. Макиавелли ясно утверждает, особенно в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия», что не мораль граждан является условием того, что республика хорошо управляется, но, скорее, способность государя «сочинять для нее законы».

Вывод очевиден: гражданами с их обычными склонностями и желаниями тем не менее вполне можно управлять, если их поведение «смягчается..законами». Новой здесь является идея о том, что качество управления в обществе не есть просто сумма качеств членов общества. Хорошее управление зависит не столько от того, насколько хороши составляющее общество граждане, сколько от того, насколько хорошо социальные институты организуют взаимодействие между гражданами.

Современные физики могли бы перефразировать Макиавелли, сказав, что качество управления яв­ляется эмерджентным свойством политики, то есть свойством общества, которое не может быть полностью выведено напрямую из характеристик граждан, его составляющих.

Два столетия спусти, радикальная версия этой идеи станет ключевым выводом скандальной «Басни о пчелах» Бернарда Мандевиля. В этой книге эксцентричный голландский врач, переехавший в Лондон, утверждал, что для поддержания общественного порядка добродетель не просто необязательна, а даже вредна. Улей Мандевиля процветал благодаря разнузданной алчности и гнусной конкуренции. Но когда пчелы стали добродетельными, наступила разруха. (Мандевиль не мог знать, что представители рода Apis, из всех видов наиболее склонные к сотрудничеству, генетически не приспособлены к конкуренции).

Издание «Басни» 1714 года в подзаголовке анонсировало, что книга содержит «некоторые рассуждения, показывающие, как человеческие пороки… могут приводить к пользе гражданского об­щества и могут приводить к моральной добродетели», в результате чего, писал Мандевиль, «в итоге славным пчелам зло благополучие несло».

Для тех читателей, которые оказались неспособны расшифровать урок «Басни», Мандевиль написал комментарий в прозе:

Для Мандевиля положительные следствия того, что Макиавелли назвал «обычными нравами», не являются естественным фактом человеческого общества. Так же, как Макиавелли видел основание хорошего правления в человеческой способности подчиняться законам, для Мандевиля оно лежало в «умелом управлении со стороны искусного политика», которое позволяло превратить «пороки отдельных лиц» в «блага для общества».

В противоположность аристотелевскому представлению о том, что хорошие законы создают хороших граждан, «Басня» Мандевиля предполагала, что правильные институты могут использовать низкие мотивы для достижения высоких целей.

Адаму Смиту осталось объяснить, как именно произойдет эта невероятная алхимия, и объяснение содержится в его знаменитом описании мотивации предпринимателя, потребителя, фермера:

Конкурентные рынки и защищенные, хорошо определенные права собственности, объясняет Смит, направят общество так, что невидимая рука окажется способной совершить волшебство: «Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов.

Итак, с правильными институтами самые обыденные мотивы могут иметь возвышенные последствия.